Для известного российского художника и скульптора Юрия Вайса Таджикистан – родной дом. «Оставаясь «западным» художником, Юрий Вайс постиг что-то более глубокое, что есть в Азии» - писал о нем заслуженный художник Российской Федерации, главный художник МХАТ имени М. Горького Владимир Серебровский. Сегодня гость Dialog.TJ Юрий Вайс сам рассказывает о себе. О себе и своем творчестве.

- Юрий Прокопьевич, в нашем знакомстве и в общении был значительный перерыв. Вот уже 24 года Вы живете в Москве. В прошлом остался Таджикистан, в прошлом - и прекрасное творческое советское прошлое. Расскажите, пожалуйста, немного о себе. Как попали Ваши прадеды из Германии в Таджикистан?

 - В Таджикистан – попали не сразу. Мои предки 137 лет жили в Крыму, потом 27 лет в Казахстане. В Караганде в конце восьмидесятых мои родственники по отцу оформляли документы на ПМЖ в Германию и встретились с семьёй (как оказалось, родственной), сохранившей документы с именами и годами жизни наших предков вплоть до начала XIX века.

Они жили в Эльзас-Лотарингии, земле со смешанным франко-итало-немецким населением, которую оспаривали друг у друга Германия и Франция.

В мае 1804 года Наполеон объявляет себя императором. В Эльзас-Лотарингии начался процесс вытеснения немцев. В сентябре 1804 года семьи трёх братьев покинули свои дома и двинулись на восток, через множество немецких княжеств, отозвавшись на призыв России заселять недавно присоединенный Крым. Осели под Симферополем в селе Молла-эли (позже Дубровское) и жили там вплоть до 1941 года.  

- Так и жили бы там, если не война 40-х годов?

- Наверное, так бы и жили там. Как рассказывал отец, в августе 1941 года, когда фронт приблизился, его семье и многим тысячам немецких семей предложили - «уехать на недельку – на две, мол, когда отгоним фашистов, вернетесь обратно». Погрузили в вагоны и повезли в Северный Казахстан. Дед был музыкантом, играл на скрипке, мандолине, на аккордеоне и других инструментах. При разрешённом минимуме вещей, которые можно было взять с собой, дед взял всю свою «музыку». Но по дороге пришлось обменивать «музыку» на продукты. Оставил себе только любимую, богато инкрустированную старинную мандолину. В степном поселке хозяин – казах разрешил семье поселиться в пристройке, где они и провели остаток зимы. Мандолину, совсем оголодав, деду пришлось отдать хозяину, предложившему за неё пол барана. Вскоре после этого приехала милиция, хозяина забрали, а заодно и деда. Баран оказался колхозным.

Деда моего звали Теодор, отца – Бруно. В Казахстане Бруно перевели в созвучное Проня – Прокопий. Вместо Теодорович – Федорович. А я стал Юрием Прокопьевичем. Вместе с фамилией  Вайс  это  странно звучит, но суть отражает. Моя мама - Ольга Герасимовна Сёмина из уральских казаков, участвовавших в Пугачёвском восстании и ушедших дальше на восток после его поражения. Так что сочетание немецкого и русского в моем имени логично.

 - Значит, Ваша малая родина – Казахстан?

- Да, Казахстан. Из казахского поселка семья переехала в русскую деревню Моховое в том же северном Казахстане, где я родился в 1952 году 11 июня. Позже семья переехала в Караганду. Там я пошел в школу и учился до 5 класса.

- А когда начали рисовать?

- Рисовать начал задолго до школы, но с первых школьных лет уже твёрдо знал, что буду художником. Отец, работая кузнецом на угольной шахте, приносил мне плотную оберточную бумагу цвета разбелённой умбры. Она открыла мне новые возможности в рисовании. Углем по этой бумаге можно было прорисовать мотив, а затем мелом пройти только освещенные участки. Помню, как радовался возникавшему объёму. Отец снабжал меня и другим материалом, в изобилии применявшемся на шахте, - глиной. Жирная, очень пластичная, каменевшая при высыхании, прекрасный материал для лепки. Я с великим увлечением лепил фигурки сражающихся гладиаторов, каких-то фантастических зверей. Вылепил бюст Тараса Шевченко, высушил и расписал. Поэт был какой-то хмурый, но похож.

- Почему именно его?

- Видимо усы и папаха произвели впечатление на юного художника. 

-  Интересно, сохранилась ли эта работа?

-  Переезд, говорят, равен пожару, а наша семья часто переезжала. В очередной раз - из Караганды вновь в деревню Новорыбинка. Поэтому из школьных работ ничего не сохранилось. Кстати, Кобзарю повезло больше, при этом переезде он не потерялся и я показал его учителю рисования, но он не поверил, что это моя работа. В конце концов, Кобзарь тоже пропал.

Не помню, кто рассказал мне тогда о возможности заочного обучения и дал адрес московского народного университета имени Крупской, который занимался, как сейчас говорят, дистанционным обучением всех желающих художественному творчеству. В 7 классе я написал им письмо, попросил прислать мне литературу по изобразительному искусству. Мне ответили и за какие-то несколько рублей прислали книги из серии «Школа изобразительного искусства». 

Таким образом, с 7 по 9 класс я в этом университете учился. По почте отправлял в Москву свои работы и получал на 5 – 6 страницах машинописного текста обстоятельный ответ специалиста, в котором он подробнейшим образом разбирал мои работы, давал советы.

…Как-то в школе заболела учительница рисования. Вместо нее уроки вел её муж, водитель, лишенный прав. Он приходил к нам в класс и говорил: «Вайс, иди, сегодня будем чучело зайца рисовать…». Я шел за ним в младший класс, объяснял малышам, что к чему, и рисовал. Так, учась в школе, успел «поработать» учителем рисования.  

-  А когда ваша семья перебралась в Душанбе?

- В 1969 мы переехали в Душанбе. Отец нашёл работу в Институте земледелия недалеко от города, а меня поселили в городе у родственников рядом с железнодорожным вокзалом в домике, увитом виноградом. После лесостепных просторов с длинной и суровой зимой все в Таджикистане было интересным и необычным. Горизонт, замкнутый ломаной линией гор, причудливые русла рек прорезающие скалы, плавные очертания предгорий с полями маков… Что ещё надо молодому человеку с карандашом и альбомом в руках?

Окончив школу, я подал документы в Республиканское художественное училище. 

Во время вступительного экзамена по рисунку помог девушке. Преподаватель это заметил, и я получил двойку. Устроился работать на телецентр осветителем. Целый год ездил по Таджикистану с новостной съемочной группой. Эти командировки дали возможность увидеть республику во всём её многообразии.

На следующий год я поступил в училище, а после первого курса был призван в армию. Служил на Тихоокеанском флоте, а вернувшись, окончил училище с красным дипломом.

- Наверное, было огромное желание учиться дальше?

- Да. Я поехал в Москву поступать в художественный институт имени Сурикова. Помешало обстоятельство, которое сегодня выглядит дико - по квоте от республик СССР в московский институт могли поступить только юноши и девушки коренной национальности.

Следующая попытка была - поступить в Ленинградское высшее художественное училище им. В. И. Мухиной. Времени оставалось мало, но я успел приехать в Ленинград и подать документы на престижный факультет монументальной живописи. Но по семейным обстоятельствам срочно пришлось вернуться в Душанбе, где я  начал работать в республиканском Художественном фонде.

- Помните первую выставку с Вашим участием?

- Это был 1977 год. Выставка была посвящена юбилею Советской власти. Моя работа называлась «Кузнецы». Во многом наивная, ученическая, несколько плакатная. В детстве я много времени провел у отца в кузнице. У меня даже был свой небольшой горн и наковальня, я ковал мечи, кинжалы, наконечники копий… Так что тема картины не была случайной. В дальнейшем участвовал во всех крупных республиканских и всесоюзных выставках. В 1982 году в Москве я был принят в Союз художников СССР.

Зарабатывал на жизнь, как многие в Художественном фонде, где аккумулировались заказы от госучреждений со всей республики. Спектр работ был самый широкий - от монументальных и живописных работ до серий плакатов по технике безопасности. Сейчас, получив опыт выживания при нашем варианте капитализма, можно со слезами умиления вспоминать систему, позволявшую художнику зарабатывать своим ремеслом. И сдавать выполненную работу профессиональному совету, а не случайным людям, нахапавшим денег. Участие в республиканских выставках, всесоюзных и международных, - тоже давало неплохой заработок. Работы покупали музеи,  фонды, частные коллекционеры. На Смоленке в Москве был салон Союза художников, через который советские художники могли продать свои картины за рубеж, я тоже пользовался этой возможностью.

- Какой жанр художественного творчества Вам ближе?

- Ближе картина, но интересны все жанры изобразительного искусства. Кто-то из знаменитых  художников-педагогов говорил ученикам: «На занятиях по рисунку вы учитесь рисовать, на занятиях по живописи писать красками, а на занятиях по композиции я пытаюсь сделать из рисовальщиков и живописцев художников».

Картина - это, прежде всего композиция, сочинение, содержание, наконец. Можно рассмотреть аналогию с оркестром. Пианист, скрипач или барабанщик - каждый из них музыкант, но музыку сочиняет композитор. Он и есть художник, он создаёт картину. Это не отрицает того, что композиция - часть работы в любом жанре. Но картина в полной мере жанр синтетический, объединяющий в себе все от портретного до анималистического.

- Интересно, Вы сами  определяете свой стиль работы?

- Индивидуальность манеры и стиля – одно из главных достоинств художника. Они формируются вместе с ним. Манеру невозможно, поднатужившись, выдумать. Как невозможно всю жизнь прикидываться тем, кем ты не являешься. Придумывание «оригинальной» манеры разрушает связь личности художника с его произведениями. Говорить о своей манере не буду, тем более, что она сейчас меняется. Мне самому интересно, что получится. Но пока говорить об этом преждевременно.

- Какие работы Вам особенно дороги?

- Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать - это точно о живописи. Могу только попытаться сформулировать те мысли, которые стали поводом при создании той или иной работы. «Начало учений» - картина о людях начинающих войну и думающих, что они ею управляют, но нет, – война управляет ими. Война в образе боевого вертолёта, а люди – патроны, расходный неодушевлённый материал.   

Картина «Погребение» - о конце великой советской эпохи. Череда прощаний с руководителями государства… Тяжеловесная масса угловатых фигур и тело в саване над ней представляются единым целым, симбиозом неограниченной власти. Можно ненавидеть этот симбиоз, отвергать его, но невозможно отрицать монументальность этой эпохи, масштаба дел, свершённых в те времена. На фоне гигантских, то ли пирамид, то ли обработанных человеком гор с исторической сцены уходит не только фигура в саване, но и масса, её несущая, – все поколения эпохи. Нет радости от увиденного, есть тревога и предчувствие краха. Картина написана в 1986 году. Впереди – развал страны и мракобесие девяностых.

Мысль написать картину «Саркофаг» возникла после трагедии на  Чернобыльской АЭС. Страна, выбитая из равновесия перестройкой, как реактор испытывающий предельные перегрузки, могла «рвануть» гражданской войной. А страшная личинка, однажды уже устроившая кровавую бойню, лежала в центре страны в стеклянном ящичке. На картине фигуры в защитных костюмах спешат накрыть мумию-личинку, уже раскалённую изнутри и готовую открыть глаза, тяжёлой свинцовой крышкой и захоронить. Венок уже приготовлен.

Уже в Москве, после переезда и трудных лет адаптации к новой реальности, я написал работу под названием «Перекати поле» размером 2 на 7 метров. На мой взгляд событие требовало масштаба. Страна разорвана, миллионы людей сорваны с мест, всё это под истеричные крики о свободе. Да, свобода, да катимся, но не туда, куда хотим, а туда, куда несёт нас. Но не банальным «ветром перемен», а леденящим ветром катастроф. Сколько душ загублено, сколько судеб искалечено этим ветром?..

- Разрушился СССР …

- …Когда  власть в стране попадает в руки предателя - беды не миновать. И вот мы с товарищем обживаемся в товарном вагоне, где утрамбованы пожитки наших семей. Поезд «Душанбе – Москва», в пути 21 день, - достаточно времени, чтобы поразмыслить над случившимся.

- В Москве Вам довелось участвовать в воссоздании Храма Христа Спасителя. Как это произошло?

- Я попал на работу в такую известную фирму, как «Моспроект-2». Предложение его директора, Михаила Михайловича Посохина давало возможность заняться новым, интересным для меня делом. Меня приняли в штат на должность архитектора в мастерскую № 12, которая занималась восстановлением Храма Христа Спасителя. Руководитель  мастерской А. М. Денисов для начала поручил мне рисовать картон главных дверей храма (позже эту работу передали Зурабу  Церетели). Затем я рисовал варианты моста от Храма на Болотный остров (снова почему-то работу передали Церетели).

Потом я разработал несколько вариантов ограждения территории Храма Христа Спасителя. Проекты не были реализованы, - Юрий Лужков посчитал их дорогими.

В 1998 году, параллельно с другими проектами мне поручили проект по восстановлению паникадил (светильников) Храма. В Храме три огромных светильника, два двухъярусных по сто свечей и один трёхъярусный на сто сорок восемь свечей. Ни авторских эскизов с чертежами, ни позднейших обмеров не сохранилось. Только киносъемка, произведённая при слабом освещении перед взрывом храма и несколько фотографий плохого качества.

- Трудно было работать? Ведь после взрыва Храма от него ничего не осталось…

- Как архивный материал, мне выдали фотографии, распечатанные с кинопленки, и несколько фотографий интерьера, где в кадр попадали паникадила. Общее впечатление составить можно было, но не было главного - размеров, деталировки и подробностей декора. Приходилось по увеличенным фото прорисовывать деталировку, восстанавливать декоративные мотивы и конструкцию. Забегая вперёд, скажу, что после завершения работы над проектом появились качественные фото, недоступные ранее, но даже на них некоторые детали не просматривались.

По фотографии в интерьере, на которой двухъярусное паникадило было запечатлено на фоне окна, и мне, построив предполагаемую схему фотосъёмки, удалось определить габариты светильника. Они оказались впечатляющими - 7 метров 12 сантиметров по вертикали и 3 метра по горизонтали. Это позволило определить размеры деталей, проработать эскизы и вылепить модели.

После того, как по моделям начали отливать детали в бронзе, я понял меру ответственности, которую на меня возложили. Да, конечно, я много раз всё пересчитывал, чертежи делал в натуральный размер, готовые модели расставлял на разложенных по полу горизонтальных разрезах ярусов. Лепил их с учётом расширения гипса и бронзы. Но всем этим мне пришлось заниматься впервые, - до этого я писал картины. Никогда не забуду тот день, когда сотни деталей отлитых в бронзе и позолоченных, подошли друг к другу, а паникадила были собраны и подняты в Храме...  

- Конечно, это приятно - не каждый художник может быть уверен, что его работы люди будут смотреть многие века. Сколько времени заняла эта работа в Храме?

- Около двух лет. В «Моспроекте» я проработал больше шести лет и многому научился, общаясь с профессиональными архитекторами. Архитектура мне нравится, я с увлечением рисовал фасады, прорабатывал архитектурные детали, декоративные вставки. В истории с паникадилами пришлось быть не только художником, но и конструктором, и скульптором. Как сказал потом Алексей Михайлович Денисов – отработал за целую мастерскую.

- Ваша жизнь и ступени творчества – просто уникальны. Мне приходилось читать рецензии на Ваши работы, стиль которых часто называют сплавом традиций художественного творчества Востока и Европы. Интересно, как Вы оцениваете уровень художников Таджикистана сегодня?

- Искусство – это эстафетная палочка, переходящая от культуры к культуре. В границах СССР между русской культурой и культурой национальных республик шёл свой процесс передачи и обмена. Результаты - известны всему миру. Новое поколение художников в республике я не знаю, выставки таджикской живописи в Москве редки, - обычно небольшое количество небольших работ с прицелом на продажу.

- Хотели бы приехать в Таджикистан? С кем хотели бы увидеться? Где побывать?

- В Таджикистане не был с 1992 года. Конечно, хотелось бы побывать, зайти в художественное училище, пока здание не снесли, в Союз художников «на Путовском», в музей, встретиться с друзьями, подняться на перевал. Но есть опасение, что разрушится то, что сохранила память. Тот Таджикистан, та Азия, и сейчас остаются пространством моих работ, пространством родным в котором я жил, поднимался в горы, летал на дельтаплане. Где становился художником. Приехать и посмотреть посторонним взглядом, не знаю, не знаю…

- Ну и последний, традиционный вопрос – о Ваших планах.

- Думаю об организации своей второй персональной выставки в Центральном   Доме Художника в Москве. 

- Будем ждать. Спасибо за интересное интервью и успехов Вам в работе!

Беседовал российский политический обозреватель Андрей Захватов.

Фото из архива Юрия Вайса.

Dialog.TJ