В настоящее время в мире существует лишь два «продвинутых» интеграционных союза – Европейский и Евразийский. При этом «евразийский проект» обладает рядом специфических преимуществ. Такое мнение озвучила министр по основным направлениям интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии Татьяна Валовая в ходе лекции «Современное состояние и перспективы евразийской интеграции. Вызовы и угрозы ЕАЭС», организованной Фондом поддержки публичной дипломатии им. А.М. Горчакова в Москве. «Иктисодчи» предлагает вниманию читателей расширенный обзор мероприятия.

Как известно, Евразийский экономический союз (ЕАЭС) функционирует с 2015 года. И очень часто мы наблюдаем попытки сравнивать и оценивать именно этот период, т.е. 2015-2016 годы, что само по себе является совершенно неправильно. Конечно, формально говоря, точкой отсчёта ЕАЭС является 1 января 2015 года. Но сама интеграция существует около 20 лет. И естественно, оценивать то, что мы сделали в 2015 году без понимания того, что делали предыдущие два десятилетия, конечно нельзя.

По сути дела мы шли к этому Союзу 25 лет. Я хорошо помню 1991 год - распад Советского Союза. Первыми кто сказал, что нам надо делать региональное экономическое интеграционное объединение, были европейцы. Я сама в то время работала в Брюсселе, и хорошо помню как все европейцы, включая Европейскую комиссию и страны-участницы, стали говорить о том, что, в общем-то, Советский Союз распался, и его не удалось реформировать. «Хотя, мы, европейцы, советовали вам реформировать СССР, убрав политическую надстройку и сохранив единое экономическое пространство, но этого сделать не получилось, и вам надо срочно создавать уже другое единое экономическое пространство. Например, мы, европейцы, к этому идем. Мы сейчас готовим Маастрихтский договор, и мы поняли преимущества единого пространства. Вам также этого не избежать», говорили нам европейцы.

И сегодня мы часто напоминаем самим европейцам, что в 90-ые годы они вложили кучу сил, пытаясь нам объяснить, что надо делать региональную экономическую интеграцию. И мы стали это делать.

У нас уже в 1991 году появилось Содружество Независимых Государств, потом появился проект углублённой интеграции России, Беларуси, Казахстана, а после того как в 1996 году присоединилась и Киргизия, уже был проект – России, Беларуси, Казахстана и Киргизии. Затем на базе существующего договора в 1999 году мы заключили другой очень хороший по своему содержанию договор «о Таможенном союзе и Едином экономическом пространстве». В 2000 году мы создали Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС), которое просуществовало до 1 января 2015 года. В рамках этого сообщества у нас был один период, когда в объединение входило 5 государств: Россия, Беларусь, Казахстан, Таджикистан и Киргизия, и был период когда было шесть государств: Узбекистан также участвовал в этом процессе. Однако позже он приостановил своё членство. Были наблюдатели: Армения, Молдова и Украина. В рамках этого проекта у нас уже появился отдельный трек - Единое экономическое пространство России, Беларуси, Казахстана и Украины. Очень интересный трек, потому что он начался в 2003 году, когда уже многие понимали, что такое реальная интеграция. И на базе этого трека, несмотря на то, что Украина у нас отпала, мы создали полноценный Таможенный союз в 2010 году, а в 2012 году создали Единое экономическое пространство. И только после этого мы договорились о создании экономического союза.

Я всегда на вопрос о том, почему мы так долго шли к полноценному таможенному союзу и единому экономическому пространству, отвечаю очень просто: «на протяжении 20 лет никто не хотел верить в одну очень грустную, но не приложенную для национальных государств истину, о том, что любое полноценное региональное интеграционное объединение, начиная с зоны таможенного союза, требует делегировать суверенитет наднациональным органам. Не будет этого, не будет ни таможенного союза, ни тем более, единого экономического пространства». Все 90-ые годы и начало 2000-ых годов мы пытались построить таможенный союз, но при этом никому не делегировать свои полномочия. И только в 2008 году, когда начался глобальный экономический кризис, все страны осознали, что мы много экспериментировали, но теперь уже необходимо строить нормальное и полноценное интеграционное объединение. Что для этого нужно? Для этого нам нужен наднациональный орган. И так пошёл процесс в 2010 году, когда построили Таможенный Союз, в 2012 году появилось Единое экономическое пространство, и дальше был Евразийский экономический союз. Я об этом всегда очень долго и подробно говорю, потому что иногда, кажется, что Союз появился в 2015 году на ровном месте и нам надо ещё думать, как дальше развиваться. Но до этого мы думали 20 лет, пытаясь использовать другие модели, и в итоге пришли к выводу, что они не работают. Работает только вот эта европейская модель интеграции, и нам надо её развивать дальше.

В то же время мы сейчас имеем перед своими глазами европейский опыт и имеем представление о его плюсах и минусах. И когда мы создавали Таможенный Союз, мы анализировали европейский опыт с точки зрения негативных уроков, и когда мы образовывали Евразийский экономический союз, мы очень внимательно смотрели на опыт Европейского Союза (ЕС).

Если говорить о том, что конкретно мы заложили в основу Евразийского экономического союза, то там было несколько важных элементов: мы взяли европейский опыт, мы согласились с тем, что нам нужен наднациональный орган и его представляет Евразийская экономическая комиссия, которой страны делегируют национальный суверенитет в значительной степени экономических вопросов, например, таможенно-тарифное регулирование, торговая политика, техническое регулирование, фитосанитарные меры и т.д. Но мы будем отклоняться по некоторым принципиальным вопросам от европейского опыта. Какие это принципиальные отклонения? Самое принципиальное отклонение, связанно с делегированием национального суверенитета. Мы его делегируем. Мы долго пытались обсудить схему делегирования по европейской схеме, т.е. делегирование с учётом экономического веса государств. В Европейском Союзе при принятии решений учитывается экономический вес, поэтому большие государства имеют большее количество голосов, чем малые. И соответственно малому государству, чтобы добиться своих результатов, надо вступать в коалицию с другими государствами. Очень сложная схема принятия решений, но она не приложенная. То есть чем больше государство, больше численность населения, и больше ВВП, соответственно тем больше количество голосов. Более того, даже в Европейской Комиссии до последнего расширения от больших государств было по 2 комиссара, от малых – по 1 комиссару. Это всем казалось совершенно естественным. Мы попытались наложить эту схему с какими-то корректировками на себя, но ничего не получилось. Российская Федерация со своими 80% в общем объёме ВВП и населения, в любом случае, какие бы схемы мы не строили, имела возможность принимать любое решение единолично. Поэтому мы не стали вносить никакие корректирующие коэффициенты, а договорились о том, что мы все абсолютно равны, независимо от нашего географического масштаба или экономического веса. Причём Российская Федерация это решение поддержала.

В рамках Евразийской экономической комиссии от каждой страны представлено равное количество министров. Сейчас у нас в коллегии 10 министров. Любое решение принимается двумя третями голосов. Условно говоря, любое решение легко можно принять без представителей-граждан России. Нас это нисколько не смущает, хотя я гражданка России, и ранее работала в российских правительственных структурах. Потому, что мы договорились о том, что пусть наши министры будут профессионалами, и не будут представлять свои государства. Они наднациональные чиновники, и если они занимаются получением инструкций и выполнением национальных проектов, то это будет основанием для их увольнения.

Все вопросы, которые рассматриваются на уровне вице-премьеров, премьер-министров и президентов, принимаются решением «единогласно». Одна страна - один голос, и необходим консенсус. Это очень принципиальное отличие от Европейского Союза, которое естественно не делает нашу жизнь легче, а наоборот оно часто провоцирует большое количество споров, потому что пока все не договорились, решение не будет принято. Допустим, если какое-то решение не нравится Белоруссии или Киргизии, но за неё проголосовало большинство стран, решение не будет принято. Такого определения быть не может. Мы должны придти к важному политическому решению, и это сложно, но за то это обеспечивает равный учёт голосов. И наверно, эта та причина, почему наш Союз стал очень быстро расширяться. Россия, Белоруссия и Казахстан начали в 2010 году, и готовили договор о Евразийском экономическом союзе. Но уже при подготовке этого договора Армения и Кыргызстан попросили о возможности начать переговоры о присоединении. Я руководила нашей переговорной делегацией. И 2 января 2015 года мы вышли на подписание соглашения с Арменией. А с начала 2015 года мы вышли на подписание соглашения с Киргизией, и с 12 августа 2015 года уже Кыргызстан стал полноценным участником Евразийского экономического союза. Это одно наше принципиальное отличие от традиционной модели Европейского Союза.

Другое наше принципиальное отличие заключается в самом названии – мы специально добавили к Евразийскому союзу слово «экономический» для того, чтобы ни у кого не было иллюзий, что мы создаем некий политический союз. Мы договорились о том, что в рамках Евразийского экономического союза у нас не должно быть ничего, что не было бы связанно с экономикой. Мы являемся друг для друга ближайшими внешнеполитическими, политическими и оборонными партнёрами. Но для этого у нас есть Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), где всё можно решить в рамках этой организации. У нас прекрасные двухсторонние отношения, там также есть внешняя политика и безопасность. У Евразийского экономического союза исключительно только «голая» экономика, и не должно быть ничего связанного с политикой. Если у наших государств по тому или иному вопросу существуют разные политические позиции, что вполне возможно, они никоим образом не должны сказываться на деятельности ЕАЭС. Это второе, очень важное отличие от ЕС, где как известно, параллельно Экономическому и валютному союзу, в 1990-ые годы запустили и политический союз, и с этими двумя треками они живут, и на мой личный взгляд, это является одной из причин нынешнего не лучшего состояния Европейского Союза. Потому что не все готовы строиться под одну линейку и в политической сфере. В экономике все понимают выгоду, однако в политике - не всегда.

Третье, важное отличие, оно уже связано с экономической составляющей. Часто задаётся вопрос о том, что когда ЕАЭС будет вводить единую валюту? Я отвечаю, что у нас таких планов нет и более того, я всегда говорю, что «единая валюта в Евразийском союзе это не утопия. Гораздо хуже, это антиутопия. Потому что любая попытка ввести единую валюту кончится для всех нас просто катастрофой». Это не означает, что мы не будем сотрудничать в валютно-финансовой сфере, где мы активно сотрудничаем. Но мы реально понимаем, что единая валюта для нас сейчас не только не нужна, но и просто вредна. Нам надо расширять использование национальных валют, нам надо вытеснять из оборота валюты третьих стран. Но точно нам не следует здесь пытаться что-то «замутить» как европейцы. Потому что одна из причин нынешнего состояния европейцев, это тоже поспешное распространение сферы единой валюты на государства совершенно не готовых к этому.

Выше я рассказала о наших отличиях от Европейского Союза, а во всём остальном мы достаточно сильно похожи друг на друга.

В мире есть только 2 продвинутых экономических союза – это ЕС и ЕАЭС. По уровню нашей интеграции мы сейчас находимся приблизительно на уровне Европейского Союза середины 90-х годов. На мой взгляд, это самый хороший уровень, когда они уже запустили единый внутренний рынок, но ещё не влезли в те два опасных и сложных треков, которые связанны с политическими вопросами.

Мы в рамках Евразийского экономического союза преследуем задачу создания без изъятий и ограничений функционирующего единого экономического пространства на базе обеспечения полной реализации 4 свобод: свободы передвижения товаров, услуг, капитала и рабочей силы. И сейчас в значительной степени мы эти четыре уровня свободы имеем.

Если взять рынок товаров, то у нас есть абсолютно единый рынок товаров, без изъятий, ограничений и барьеров. Часто можно услышать, что у нас есть определённые изъятия и ограничения. Да, у нас есть ограничение из единого рынка, но у нас нет ограничений из свободы перемещения товаров. Разница здесь очень существенная. Свобода перемещения товаров означает, что у нас нет по отношению друг к другу никаких защитных механизмов, у нас нет пошлин, которых никогда и не было, у нас нет защитных антидемпинговых мер, и других специальных защитных пошлин, которые в прошлом могли иметь место, у нас нет физического таможенного контроля на границе. Если в стране происхождения товар произведен легально и законно по общим нормам нашего Евразийского экономического союза, то нет никакой возможности остановить передвижение товаров из одной страны в другую. У нас единая система технического регулирования и абсолютно единая система фитосанитарных мер, и любой товар, произведенный в одной стране и официально расторможенный в одной стране, имеет возможность обращаться по всей территории Евразийского экономического союза. 

Но, есть два момента, о которых я хочу отдельно рассказать. У нас есть ограниченное количество товаров для которых есть свобода перемещения, но нет единого рынка. Этими товарами до недавнего момента были лекарства, медицинские средства, но с этого года они уже в режиме единого рынка. У нас пока в режиме не единого рынка остаются алкоголь, табак, электроэнергия, нефть, газ и нефтепродукты. В чём отличие?

Возьмём, например, медицинские изделия, которые теперь уже в режиме «единого рынка», но до 2017 года они были в режиме «свободы перемещения». Любое лекарство, произведенное в Беларуси, можно было раньше продавать в Российской Федерации, без всяких ограничений, но надо было соблюдать нормы регистрации в РФ, т.е. заново проходить клинические испытания, заново регистрироваться и т.д. Мы сейчас создали единую систему по лекарствам, и, начиная с этого года, любое лекарство, произведенное в одной стране и сразу зарегистрированное на все нормы нашего Союза, или завезённое в эту страну из третьего государства и там зарегистрированное, может обращаться свободно по всей нашей территории. Пока у нас в этом «сером» режиме свободы перемещения, но отсутствия единого рынка остаётся лишь табак, алкоголь и энергетические ресурсы. Относительно табака и алкоголя самая понятная ситуация. Любой, допустим, алкоголь, произведенный в Казахстане, для того чтобы легально продавался на территории Российской Федерации, импортёр должен купить акцизные марки, заплатить в российскую казну налогов, и после этого легально продавать. Поскольку у нас нет таможенного контроля, то естественно этот алкоголь совершенно спокойно пересекает границу в любых товарных количествах, и по разным серым схемам незаконно продаётся. Выход из этого положение – создание единого рынка, к которому в настоящее время мы идём. Сейчас готовится соглашение, которое в некоторой степени «гармонизирует» акцизы. Это будет означать, что произвели в Казахстане, заплатили наши «гармонизированные» акцизы, и дальше они могут продаваться уже без уплаты российских акцизов. То же самое относится к нефти, газу и нефтепродуктам. Например, последние споры между Россией и Беларусью не имели отношения к договорной базе ЕАЭС. Поскольку в договорно-правовой базе Евразийского экономического союза написано, что все вопросы, касающиеся продажи, не имеют пошлин. Но экспортные пошлины могут быть и на определённые количества, если это сверх внутреннего потребления. Но до 2025 года всё регулируется двухсторонними соглашениями. Сейчас мы запустили уже единый рынок товаров по медицинским изделиям и лекарствам, готовим необходимую программу по алкоголю, табаку и энергетике.

Есть очень интересная тема, связанная с так называемыми «барьерами». Это то, чего вообще не должно существовать, но оно возникает. Здесь как раз есть компетенция комиссии и компетенция суда, причём мы изучали европейский опыт, где те же самые вопросы часто возникают. Часто государства могут своими внутренними актами проводить некоторые решения, которыми может быть ограничена свобода перемещения товаров. Тогда и у Комиссии и у суда есть определенные функции как с этим бороться. Так как эта тема очень важная, в новом составе Комиссии появился специальный министр, который занимается упразднением этих барьеров, и практически на каждом заседании Комиссии, мы конкретные какие-то случаи по этим вопросам рассматриваем.

В тоже время возникла новая для нас тема, которую мы совершенно не ожидали, и которая может быть достаточно чувствительной – тема, связанная с санкционной политикой Российской Федерации. У нас в договоре есть положение о том, что любое государство, в крайних случаях, связанных с политикой безопасности и т.д., может ограничивать импорт на свою территорию из третьих государств. По сути дела это нарушение нашего общего внешнего контура. Но государство имеет возможность в одностороннем порядке такие меры в исключительных случаях применять, и соответственно уже другие государства такие меры совсем не обязаны применять. Когда мы писали статью этого договора, честно признаться, нам в голову не могла прийти ситуация 2014 года – санкции и контр-санкции. Но, вот теперь РФ этим воспользовалась, и мы имеем такую ситуацию, что санкционные товары имеют возможность законно попадать на территорию Беларуси, Казахстана, Кыргызстана, Армении, не имея возможности попадать на территорию Российской Федерации. Если они, например, едут в Казахстан, то они должны пройти через территорию РФ транзитом. Но дальше возникают различные темы. Также возникает тема по товарам, которые вошли на территорию Беларуси и оказались на территории РФ.

Когда всё это на нас свалилось в 2014 году, конечно, самое первое озвученное лёгкое решение было таким: «а давайте мы, временно установим таможенный контроль, и полностью будем всё проверять». Очень опасная мера, но нам удалось к этой мере не прибегать, а договориться о том, что действительно у нас сейчас кризис в такой ситуации, на нас свалились новые проблемы и у нас только два пути: либо мы отступаем и вводим таможенный контроль, либо мы договариваемся об углублении сотрудничества в этом отношении и идём вперёд. В итоге  мы договорились, о том, что мы будем идти дальше. И недавно появилась тема, которая сейчас тоже очень активно обсуждается, это тема об электронной прослеживаемости товаров. Наши высокие руководители дали нам соответствующие поручения, о том что надо быстрее это сделать. Потому что сейчас мир живёт очень просто. Можно в принципе очень дёшево прослеживать «судьбу» любого товара, который зашёл, допустим, из Европы в Беларусь, получил свою электронную метку и «путешествует» далее, а мы можем следить за тем, где он сейчас находиться. Мы сейчас этим занимаемся. Не шаг назад, а шаг вперед.

Относительно свободы передвижения услуг, то на мой взгляд, в 2015 году мы произвели революционную вещь - мы в договоре прописали два очень важных положения. Первое положение, мы впервые сказали, что «в секторе услуг у нас не дискриминационный режим». Раньше у нас такого не было по отношению друг к другу. И соответственно: если допустим, в Российской Федерации для того чтобы оказывать услуги по рекламе, необходимо сделать определённые шаги, то любое юридическое или физическое лицо белорусское, казахстанское или армянское для того чтобы получить возможность оказывать такие услуги, надо просто учредить своё юридическое лицо в Российской Федерации, и выполнить те же самые действия и начать предоставлять услуги.

Это существенная либерализация по сравнению с тем, что было. Потому что только ограниченный круг услуг с приложением к договору закрыт из этого режима. Как правило, это государственные услуги, связанные с обороной, безопасностью и т.д. Всё остальное – не дискриминация. Но это только половина истории. Теперь, что касается, единого рынка. Единый рынок – это когда даже не надо регистрироваться в другой стране. Зарегистрировался в одной стране и оформил все документы, естественно по этим  документам, в этой сфере деятельности можешь оказывать услуги. Например, зарегистрировался в Республики Беларусь, открыл строительную компанию по белорусскому национальному законодательству, имеешь все документы и можешь строить не только в Беларуси, но и в России, Казахстане и т.д. Вот решение единого рынка. У нас сейчас уже есть 43 сектора, начиная с 1 января 2015 года в этом режиме. Это половина нашей взаимной торговли услугами.   

На международном треке мы не собираемся изолироваться от внешнего мира. Мы создаём союзы для того чтобы получить большие внутренние преимущества, создать общий рынок, который для нас всех очень важен, и не только для малых государств, но и для России. У всех у нас в Союзе есть свои экономические преимущества. Возьмём, к примеру, Российскую Федерацию. У РФ торговля на Евразийском экономическом союзе имеет позитивное торговое сальдо. Каждый  год Россия продаёт больше, чем покупает. И это конкретные деньги, которые нужны Российской Федерации. При этом РФ на этом рынке, так же как и другие государства, продаёт большое количество машинного оборудования. У нас хорошая структура торговли, гораздо лучше, чем с третьими странами. Если с третьими странами энергетические ресурсы, в зависимости от цены на нефть, занимают от 67 до 75 процентов, то в нашей внутренней торговле энергетические ресурсы занимают от 25 до 32 процентов. Всё остальное машины, оборудование, продовольствие и т.д., то есть, хороший товар с хорошей степенью переработки. Мы не заинтересованы в том, чтобы отгораживаться. Мы открытый союз и мы хотим выстраивать равноправные торгово-экономические отношения со всеми странами, что мы в последние годы и делаем. С одной стороны Союз расширяется, Армения и Кыргызстан присоединились к ЕАЭС, хотя мы не ставили перед собой задачи форсировать рост своих рядов. Но если есть интерес, то мы естественно поддерживаем это. Сейчас Молдова попросила статус наблюдателя, буквально недавно мы это обсуждали с их президентом, и приветствовали эту инициативу. Сейчас мы готовим положение, которое даст возможность предоставить Молдове статус наблюдателя.

Мы активно работаем с другими странами СНГ, поскольку у нас существует с ними режим свободной торговли. Следующий круг это возможность заключать соглашения о свободной торговле. Первое такое соглашение мы заключили с Вьетнамом. Сейчас ведём  переговоры с Сингапуром, Сербией и Ираном, одновременно мы обсуждаем возможность начала переговоров уже с Индией и Египтом. У нас уже около 40 заявок на переговоры по свободной торговле. Поскольку мы не можем сразу вести переговоры с 40 странами, у нас есть другие формы взаимодействия. Так например, есть форма взаимодействия заключения соглашений не преференциального характера. Самый крупный пример, который мы сейчас обсуждаем это Китай. Ведутся переговоры о торгово-экономическом соглашении с Китаем, который не будет носить преференциального характера, и оно не о свободной торговле, но оно будет затрагивать важные вещи, связанные с тарифными барьерами, техническим регулированием, инвестициями и т.п.

Так как интерес к Союзу очень огромный и нам не хочется отталкивать государства, которые хотят с нами взаимодействовать, родилась ещё одна очень важная форма – это меморандум о сотрудничестве, который от лица Евразийской комиссии мы заключаем с правительствами третьих государств. И среди этих государств совершенно разные точки мира. Например, Чили, Перу, Монголия, Камбоджа, Сингапур, Иордания, Таиланд, Бангладеш и другие государства. В чём смысл этих меморандумов? Евразийской экономической комиссии передали большой объём полномочий: техническое регулирование, фитосанитарные меры, торговая политика, тарифное и нетарифное регулирование и т.д. Большое количество двухсторонних вопросов, которые Россия, Беларусь или Армения обсуждали, например, с Монголией, были посвящены ветеринарным проблемам, техническим нормам и т.д. Теперь наши коллеги из национальных правительств не имеют возможности принимать решение по этим вопросам. А у наших партнёров из третьих стран эти вопросы стоят. Т.е. появился новый канал, который дополняет существующие отношения на уровне двухсторонних связей и на уровне межправительственных комиссий, где та повестка, которая передана компетенции ЕАЭС теперь обсуждается с этими партнёрами. И круг этих меморандумов растёт.

Мы взаимодействуем практически со всеми организациями и региональными организациями системы ООН. Мы очень активно выстраиваем отношения с региональными интеграционными объединениями, такими как Сообщество стран Латинской Америки и Карибского Бассейна (CELAC), Южноамериканский общий рынок (MERCOSUR), Тихоокеанский альянс, Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (ASEAN), Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) и т.д.

Когда мы говорим о том, что глобализация состоялась или не состоялась, провалилась или не провалилась, наверное, надо сказать, что у нас была и есть глобализация на микроуровне, т.е. на уровне хозяйствующих субъектов. Но на уровне управления, у нас никогда не было глобализации, т.е. мирового правительства никогда не было и быть не может.

Но если рынок глобальный, то им и управлять надо глобально, значит должны быть какие-то глобальные правила игры. После кризиса 2008 года были попытки выработать некие глобальные правила игры и на уровне «Большой восьмёрки» (G8), и на уровне Всемирной торговой организации (ВТО), на уровне Международного валютного фонда и на уровне «Большой двадцатки» (G20). Но не очень хорошо получается.

И скорее всего, мир будет разделяться на некие крупные региональные структуры, которые между собой будут выстраивать некие сетевые отношения. И вот эта система партнёрств между крупными экономическими игроками это, наверное, путь к полной глобализации и выстраиванию равноправного «глобального управления». Для Евразийского экономического союза, конечно очень интересно выстраивать отношения с нашими партнёрами в Азии и на Тихоокеанском регионе, а также подумать о неком евразийском континентальном партнёрстве. С другой стороны нам интересно не только на Востоке, но нам интересно выстроить это партнёрство и с Европейским Союзом. И мы надеемся, что мы преодолеем нынешний сложный политический период, и всё-таки придём к такому партнёрству. При этом понимаем, что наши европейские коллеги должны что-то предпринимать, невзирая на сегодняшнюю политику США, и продолжать неизбежно выстраивать трансатлантическое партнёрство.

Наши американские коллеги не будут исключительно выстраивать отношения в рамках трансатлантического партнёрства. Рано или поздно они вернутся к чему-то на Тихом океане. Тогда весь мир замкнётся сетью этих партнёрств, и каждый из нас будет находиться в отношениях ни с одним партнёром, а уже с несколькими, и с ними мы будем договариваться и о техническом регулировании и о фитосанитарных нормах и т.д., и скорее всего, эти договорённости будут достаточно похожи. И вот тогда мир будет более глобальным.

И соответственно то, что мы делаем в ЕЭАС это не только про нашу внутреннюю экономику, но и для того чтобы в эту глобальную картину будущего мира войти как состоятельные и ответственные игроки. Чтобы нас не растаскивали по каким-то «другим квартирам», где мы будем как в Европейском Союзе малой экономикой без права голоса, а чтобы мы сами консолидировались и создали самостоятельного игрока. И вот это наша задача, которую мы в последние годы решаем.

- Недавно в своём интервью президент Казахстана Нурсултан Назарбаев отметил достаточно понятную вещь о том, что эффективность работы всего ЕАЭС будет более высокой, если будут выровнены результаты каждой из стран-членов ЕАЭС. Однако непонятны механизмы такого выравнивания. На ваш взгляд, какие практические меры или возможно проекты могли бы этому процессу посодействовать с учётом, того что сейчас структура экономики стран-членов существенно разнится?

- Есть некие закономерности европейской интеграции. Когда им следуют, всё идёт нормально, когда их нарушают, начинается обратное. И одна из этих закономерностей, это конвергенция экономики. Для того чтобы проводить единую согласованную экономическую политику, у государств должны быть похожие экономические цели. Если цели похожи, то значит, экономическая политика хороша во всём. А для того чтобы цели экономической политики были похожи, у нас экономическое состояние тоже должно быть похожим. Необходимо эту конвергенцию показать. Причём совсем не обязательно, чтобы у нас были совершенно идентичные структуры экономики. Это не говорит о том, что все должны быть высокоразвитыми индустриальными экономиками. Совсем не про это. Это могут быть и агроиндустриальные и просто аграрные экономики, то есть сама структура экономики не очень важна. Но важен некий уровень развития этой экономики: доходы населения, производительность труда и т.д. В этом плане, с одной стороны, я хочу сказать, что сегодня наши государства более конвергированы, чем государства Европейского союза. Я со всей ответственностью это заявляю. Мы специально изучали многие показатели по этому вопросу. По таким показателям как, темпы роста ВВП, темпы роста промышленного производства, производительность труда и т.д. у нас уровень конвергенции выше даже чем уровень конвергенции, в рамках Европейского Союза  считая, изначальную «шестёрку», даже не 28 стран. Немного нам статистику сейчас портит Кыргызстан и чуть-чуть Армения, поскольку уровень дохода у них ниже. Но по темпам роста они сейчас передовики. Поэтому с одной стороны у нас процесс конвергенции идёт. С другой стороны нам конечно надо попытаться оказать государствам помощь и прежде всего Кыргызстану в осуществлении этой конвергенции. И не случайно, что когда мы вели переговоры с Кыргызстаном, появился отдельный трек – помощь кыргызской экономике в адаптации к условиям функционирования в рамках ЕАЭС. 

Россия выделила 1 млрд долл. на создание российско-кыргызского фонда инвестиций,  откуда могут производиться проекты. Отдельный был трек Россия и Казахстан. Россия выделила грант в 200 млн долл., а Казахстан - 100 млн долл. на создание инфраструктуры, связанной с выполнением обязательств Таможенного союза по таможенному администрированию, фитосанитарному оснащению лабораторий и так далее.

Это вот для того как делать конвергенцию. Сейчас на основе реализации идеи российско-кыргызского фонда, получила поддержку и идея создания российско-армянского фонда. Это тоже по сути дела элемент конвергенции. В принципе когда мы сейчас думаем о наших экономических проектах, мы как-раз имеем ввиду, что для того чтобы наша единая экономическая политика была комфортна всем, конечно же должны быть общие более менее уровни. То есть процесс идёт, он действительно очень важный.

- Многие неправительственные организации сейчас работают на треке евразийской интеграции. В связи с этим вопрос, насколько полезно и необходимо в Евразийской экономической комиссии слышать мнение экспертного сообщества стран-участниц. И вообще имеют ли они какой-то вес в принятии решения на национальном уровне?

- Нам очень интересно мнение экспертного сообщества. Мы специально создали экспертный совет при председателе коллегии Евразийской экономической комиссии, и регулярно проводим совещания. Практически весь прошлый год каждые три месяца мы собирались с руководителями московских, казахстанских, белорусских и армянских экспертных структур. Мы пригласили достаточно широкий круг экспертов, чтобы по итогам нашей работы в конце года предложить президентам наше предложение. И затем целый прошлый год мы искали ответ на вопрос: «А зачем мы создали Евразийский экономический союз?». Да мы его создали, поскольку мы в течение 20 лет пытались создать единое экономическое пространство, но теперь у нас есть этот институт, который нам позволяет отвечать на глобальные вызовы. И вот когда мы эти вызовы стали анализировать мы их разложили на три кучки. Первое, это глобальный вызов, связанный с научно-технологическим развитием. И здесь мы сообща можем найти многие ответы на научно-технологическую революцию. Второе, связано с новой моделью экономического роста – социально-экономический рост. Третье, связано с геоэкономической проблематикой, и нам надо иметь региональную структуру, которая станет заниматься поиском достижений, которые может произвести Союз. И этот доклад, который мы с экспертами разрабатывали, в декабре прошлого года предложили нашим президентам. Это не означает, что мы можем пригласить все экспертные структуры, но мы всё что получаем, очень внимательно читаем и анализируем. Мы участвуем на большом количестве мероприятий. Поэтому мы всегда готовы к диалогу с экспертным сообществом.

- Насколько всё-таки реалистично выглядит та картина, которую вы нарисовали? Является ли только экономическая целесообразность мотивацией для вступления новых членов в Евразийский экономический союз? Не является ли связь между ЕАЭС и ОДКБ такой же связью как между ЕС и НАТО? И как себя чувствует ЕАЭС в общей картине региональных организаций? Какие есть успехи в этом направлении, по сравнению с АСЕАН и НАФТА?

- Вы знаете, что у нас в Евразийском экономическом союзе ситуации гораздо лучше, чем о ней можно прочитать. Это правда. Мне очень нравится то, что часто приходиться слышать критические замечания со стороны руководителей и населения, так как это хорошая основа для того чтобы нам развиваться дальше. Нам не нужна радужная картина. Я вам рассказываю об успехах и о том, что у нас реально происходит, потому что критику легко очень прочитать, а что-то позитивное прочитать очень сложно. Но интеграцию можно сравнить с девушкой-невестой. Когда вы за ней ухаживаете, она вам кажется красивой, и вы от неё многого ждёте. А когда она становится вашей законной женой, вы уже несколько разочаровываетесь, и ждёте, что она каждый день вам будет готовить ужин, накрывать на стол, а вы уже начинаете смотреть, что где-то есть ещё более красивые девушки. Интеграция действительно перестала быть «желанной невестой», она стала «повседневной женой», но от этого она не стала хуже, а где-то стала даже и лучше. 

Как ЕАЭС выглядит на фоне Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) и Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА)? Вы знаете, нас даже с ними сравнивать нельзя. АСЕАН и НАФТА даже близко не подошли к той степени интеграции, которую мы имели, к примеру в 2010 году. Надо реально осознавать то, что есть у нас есть только в ЕС, и больше нет ни у кого. АСЕАН это даже ещё не зона свободной торговли, не говоря уже о таможенном союзе. НАФТА это зона свободной торговли, которая не подошла ещё к таможенному союзу. Однако это не означает, что у них нет чего-то интересного для нас в опыте. Конечно же, есть. Потому что во многих сферах не связанных с наднациональностью, какими-то отдельными проектами есть интересный опыт. Но если говорить об уровне интеграции, то мы гораздо более сплоченная организация. В прошлом году я встречалась с генеральным секретарём Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД) во время министерской встречи и озвучила свою давнюю идею, которую нам сложно реализовать самим – провести форум региональных экономических организаций с приглашением представителей ЕС, ЕАЭС, НАФТА, АСЕАН, МЕРКОСУР, Африканского союза и других, чтобы мы поговорили о двух вещах.

Первое – нам очень интересно рассказать о собственной повестке и услышать, кто и что делает, чтобы, возможно, использовать этот опыт. Второе – нам очень важно, чтобы наша повестка вписывалась в тренды глобальной экономики. Есть некие правила игры, которые диктует ВТО, ЮНКТАД, и нужно, чтобы региональные повестки, все-таки, не искажали глобальную картину.

Очень рада, что ЮНКТАД поддержала эту идею, такой форум высокого уровня они планируют провести в сентябре.

Что касается политического союза, я честно скажу, у нас нет никакого намерения создавать политический союз. Какое решение принимают страны, мотивированы ли они политически присоединяясь к Евразийскому экономическому союзу? Вполне возможно, что они видят возможность укрепить свои политические связи с участниками Союза. Но это не обязательно. Например, с Арменией у нас очень интересная история взаимоотношений, в том числе и экономических отношений. Армения активная участница ОДКБ. Армения одна из тех государств, которая всегда поддерживала Российскую Федерацию во всех политических форматах, но она никогда не участвовала в процессе евразийской экономической интеграции. Они были наблюдателями, но стереотип о том, что у нас нет общей границы, препятствовал принятию решения о присоединении Армении к ЕАЭС. С политической точки зрения, кроме Белоруссии и Казахстана, ближе Армении у России никогда не было среди союзников по ОДКБ. Но экономически не было интеграции. Пока в 2012 году не сели за стол переговоров и не стали обсуждать.

Армении больше всего интересна цифровая экономика, интересны услуги, в том числе и финансовые услуги, а для этого географическое расположение Армении никакой роли не играет. Это была чисто экономическая целесообразность, никакой политической целесообразности не было.

Сейчас мы развиваем отношения с Европейским Союзом, и мы договорились о том, что мы все можем заключать с ЕС продвинутые соглашения в политической сфере. Такое соглашение уже заключил Казахстан, Армения ещё не ратифицировала. Политические взаимоотношения к нам никакого отношения не имеют, а вот экономические соглашения можем заключать только от лица Союза.

И последнее, в Европейском Союзе политическая интеграция появилась абсолютно случайно. Никто не собирался создавать политический союз в ЕС. Случайно она появилась 9 ноября 1989 года, когда рухнула Берлинская стена. Когда встал назревший вопрос об объединении Германии, все наши европейские коллеги впали в панику, особенно это касалось Англии и Франции. Они страшно боялись объединения Германии и всячески старались, чтобы противником этого объединения стал именно Советский Союз. Их слова были такими «мы соучастники европейского сообщества, мы создаём экономический союз, и нам неудобно сказать, что мы не доверяем нашим немецким друзьям, а вы это сказать можете». Как известно, Советский Союз не стал это блокировать, а наоборот поддержал идею объединения Германии. Тогда европейцы сказали, что раз у нас есть риск появления новой объединенной Германии, и эта страна может «германизировать» всю Европу, нам надо срочно создать новый политический союз для того, чтобы «европеизировать» Германию. Именно так родилась в 1990 году идея политического союза. Не будь фактора объединения Германии и падения Берлинской стены, я абсолютно убеждена, что тема политического союза, если появилась бы, то появилась гораздо позже, и может быть в других форматах.

Мы как раз этот опыт и исследуем, так как у нас такого риска нет, у нас нет таких задач. Я искренне говорю, что мы не хотим ни политического, ни валютного союза, мы хотим только экономического союза. Если государства участие в этом процессе рассматривают в том числе и политически, то это их право. Политические отношения могут содействовать и экономическим вопросам.

- Вы сказали, что страны-участницы ЕАЭС сплочены внутри Союза. Но если посмотреть на то, как партнёры России по ЕАЭС отреагировали по вопросам Абхазии, Южной Осетии и Крыма, то очевидно, что здесь имеются разногласия…

- Мы как раз договорились, что мы никому не навязываем политику. Как гласит пословица «котлеты отдельно, мухи отдельно». Если бы мы втянулись в этот политический союз, то ни одного вопроса не решили, и у нас была бы страшная неэффективная работа. Мы реально понимали, что любой элемент политизации, согласованный или нет, просто разрушит экономическую выгоду. При этом для политических отношений есть другие форматы. Союзное государство России и Белоруссии - там есть внешнеполитическая составляющая, в ОДКБ существует внешнеполитическая составляющая, даже в СНГ есть политическая составляющая, но в ЕАЭС её нет. Более того, некоторые наши коллеги, аккуратно нас попросили, без особой нужды не проводить мероприятия в Крыму. Мы не против этого, мы понимаем это и приветствуем, но для нас это может быть политическим условием. У нас была очень тонкая работа с нашими армянскими коллегами, когда вопросы касались Нагорного Карабаха. Мы не хотим нарушить ту ситуацию, которая есть в стране, и как у них самих выстраиваются там отношения. Для нас эта тема закрыта, и мы её не обсуждаем.

- Есть ли у вас какие-нибудь цифры, действительно подтверждающие, что не Россия тянет все страны ЕАЭС, а эти интеграционные экономические процессы выгодны и для самой России?

- В рамках Евразийского экономического союза, Россия никого не датирует. У нас нет кредитов или грантов, которые даёт Российская Федерация. Экономическая помощь со стороны Российской Федерации, она есть, и мы её не скрываем. Она может осуществляться в отношении к Беларуси, Кыргызстана, Армении, и может быть в виде кредитов, комфортных цен на нефть или газ, неуплаты экспортных пошлин, или, например какие-то другие форматы в виде грантов. Но это двухсторонние отношения. Да, они могут дополнять наш интеграционный процесс. Как, например надо помочь Киргизии сделать более благоприятные условия для её участия в Союзе. Или допустим, когда например Россия уже знала о том, что Армения дала заявку на участие в Евразийском экономическом союзе, и мы вели переговоры, досрочно Российская Федерация стала смягчать условия для граждан Армении, которые оказались в «чёрных списках». Эта была добрая воля Российской Федерации.

Что касается экономической целесообразности, то Россия каждый год около 15 млрд долларов имеет позитивное сальдо в торговле со всеми странами ЕАЭС. Это большая сумма. Россия на территории Евразийского экономического союза продаёт большое количество машинно-технической продукции, которую она нигде больше продать не может. Более того, России, как и другим государствам ЕАЭС, в сфере новых технологий легче продавать на собственном рынке, чем за границей. Здесь мы можем создавать друг для друга более благоприятные условия. Наш союз интересен тем, что каждый от этого выигрывает.

Например, Беларусь – страна, которая наиболее интегрирована в нашу общую экономику. Она больше завязана на наш внутренний рынок. Потому из Беларуси, как правило, можно услышать более критические замечания. Доля взаимной торговли Беларуси в общем объёме своей внешней торговли составляет более 52%. Это высочайший показатель. У России и Казахстана он составляет от 12 до 15%, у Кыргызстана порядка 35%, у Армении около 30%. Доля Беларуси в общем объёме ВВП ЕАЭС составляет 3,6%. Если мы возьмём экспорт, то увидим, что в объёме нашего экспорта на первом месте стоит Российская Федерация с 34 процентами. Но доля Беларуси в общем объёме от нашего экспорта составляет около 30%. Больше только у Российской Федерации. А в общем объёме импорта Беларусь с 36 процентами обгоняет Российскую Федерацию. Россия занимает второе место.

Что касается Казахстана, то вроде бы доля во взаимной торговле небольшая и объём этой торговли небольшой, да к тому же имеется негативное сальдо. Но давайте посмотрим, что произошло, когда мы запустили Таможенный союз в 2010 году. Тогда у Казахстана резко возросли поставки в Европу. Почему? Потому что многие нефтепродукты и продукты, которые ранее некомфортные тарифы и были неконкурентоспособными на европейском рынке, теперь стали конкурентоспособными. Казахстан сразу в один момент выиграл по своей торговле в Европу, и он стал делать реальные деньги.

Армения и Кыргызстан - это малые экономики, которые получили большой объём рынков одномоментно. И очень интересный пример, который я всегда привожу, в отношении Армении. В 2015 году эта страна вступила в ЕАЭС и в 2015 году страна адаптировалась. В 2016 году взаимная торговля в рамках Союза продолжает сокращаться. Наша взаимная торговля сократилась на 12-13%. Это не плохо, потому что она сократилась только за счёт падения цен на нефть. Наша торговля с третьими странами сократилась на 25%, а внутри Союза только на 12%. А экспорт Армении на территорию РФ вырос на 70%, в Казахстан и Беларусь увеличилось почти в два раза. У нас всегда была свободная торговля с Арменией, но были разные технические условия, так как надо было получать фитосанитарные сертификаты, сертификаты соответствия стандартам и прочее. И вот страна вошла в Союз и сразу рост на 70%. Кыргызстан, который позже всех присоединился к Союзу, также имеет рост во взаимной торговле. Это страна у нас передовик по темпам роста ВВП и промышленного производства. Потому что у страны появился рынок, понятно куда продавать. Соответственно это тот случай, когда союз реально выгоден всем. Его нельзя измерить лишь одним показателем, ни взаимной торговлей, ни ВВП.

И мы сегодня пытаемся создать систему индикаторов евразийской интеграции, который позволит нам оценивать системно и уровень интеграции, и степень нашей взаимосвязанности и успехи.

Посмотрите, что у нас происходит с международными рейтингами. Мы в последние годы стали очень резко подниматься вверх в «Doing Business» и других рейтингах. Мы стали это анализировать. Сейчас мы занимаем приличные места в рейтинге: Казахстан занимает 35-ое место, Армения – 36-ая, Беларусь – 38-ая, Россия – 40-ая, Кыргызстан на 75-ом месте.

Однако ещё 5 лет назад, кого-то был на 70-м, кого-то на 90-м, а кто-то на 100-м месте. Что у нас произошло? С одной стороны, мы ввели новое наднациональное законодательство – таможенный кодекс, который гораздо лучше и современнее, чем был до этого. Второе, мы сохранили конкуренцию юрисдикции. Там, где нет наднационального законодательства, сохраняется национальное, но бизнес может выбирать, где ему работать. Не нравится российская юрисдикция, можно пойти и зарегистрироваться в казахстанскую, там НДС ниже и проверок меньше. И бизнес стал реально говорить правительству Российской Федерации, если вы не измените и не упростите здесь, мы уйдём в Казахстан, поскольку там намного проще. И эта конкуренция юрисдикций привела к тому, что национальные правительства стали быстрее и это стало стимулом для снятия административных барьеров. Это тоже сказалось на международных рейтингах. Поэтому оценить Союз одним показателем очень сложно. Надо делать системную оценку.

- Учитывая курс Российской Федерации на неоиндустриализацию или на реиндустриализацию, насколько необходимо единая промышленная политика в рамках Евразийского экономического союза?

- У нас в договоре согласованная единая промышленная политика. И естественно сейчас это очень важная тема, потому что все мы должны что-то делать согласованно. Нам не надо всем строить один и тот же завод в одной и той же самой сфере. Мы это долго обсуждали, но в связи с тем, что странами вопросы часто воспринимаются политически, этот вопрос дошёл до уровня президентов. И тогда Владимир Владимирович Путин очень хорошо сказал: «Коллеги, вы же не про то, что мы, как большая Россия хотим кому-то что-то запретить. Вопрос в другом. Допустим, кто-то решит построить 10 заводов по производству валенок. А мы не зная об этом решим построить 1 завод, но огромный, в 10 раз больше чем их 10 заводов. И своими валенками завалим всех. Нам с вами это надо?». Речь не о том, что мы кому-то должны чего-то запрещать, но мы должны понимать, кто, где и что строит. Это вопрос не только к правительству, это вопрос и к бизнесу. Почему мы создали Евразийский деловой совет? Пусть бизнес этим занимается. Это очень важная тема. Одно из преимуществ интеграции – это общий рынок. Например, Казахстан, государство, которое даже в советскую эпоху, не имела автомобилестроение. У Беларуси и России было автомобилестроение, в Узбекистане в эпоху независимости автомобилестроение появилось, а в Казахстане в это никто не вкладывал, смысле не было. Там маленький внутренний рынок – 15 миллионов человек. При этом Казахстан имел очень не высокие тарифные ставки на автомобиль, так как поддерживать было некого. И соответственно все 25 лет эта важная современная отрасль не развивалась. Запустили Таможенный союз и ЕАЭС и в Казахстане начал развиваться большой автомобильный кластер, как раз, рассчитанный на весь рынок. В Белоруссии, где было грузовое автомобилестроение стало также активно развиваться легковое автомобилестроение. Нам конечно же нужна согласованная политика. Для нас самая главная угроза – быть не гибкими. Мы должны быть гибкими.

- Вы упомянули о том, что в Бишкеке договорились о предоставлении Молдове статуса наблюдателя ЕАЭС. Как могут отразиться отношения Молдовы с Европейским Союзом, поскольку у них есть уже другое соглашение и не противоречат ли они друг другу в данной ситуации?

- Мы абсолютно откровенно говорили с нашими молдавскими коллегами о том, что их участие в ассоциации с Европейским Союзом абсолютно совместимо с меморандумом, и со статусом наблюдателя. Потому что статус наблюдателя – это именно наблюдатель. Это не участие в решении, не экономические преференции, это просто возможность более активно взаимодействовать в рамках существующей интеграции. Если Молдова решит сделать другие шаги, то это уже будет несовместимо с соглашением с Европейским Союзом. И президент Молдовы сказал, что он сторонник выхода из соглашения с ЕС. Если на следующих выборах народ подержит и его партия получит большинство в парламенте, то они инициируют вопрос пересмотра этого соглашения. У нас сейчас есть соглашение Казахстана с ЕС, и есть соглашение Армении с ЕС, которые совместимы с их участием. Такое же соглашение могла бы иметь и Молдова. Экономическая часть соглашения, конечно же не совместима, так как Молдова не может принять на себя обязательство выполнять все технические нормы Европейского Союза, и одновременно быть в системе технического регулирования Евразийского экономического союза. По отношению к странам СНГ у нас дверь абсолютно открыта для любого формата, который интересует эти страны. Но, конечно никто никому ничего не навязывает.

- Ранее Игорь Шувалов заявил о том, что во время официального визита Владимира Путина 28 февраля нынешнего года в Таджикистан статус наблюдателя ЕАЭС был предложен и Таджикистану. Насколько вообще есть желание у ЕАЭС видеть Таджикистан, также в числе своих наблюдателей или членов в будущем?

И другой вопрос, в Европейском Союзе появился ещё один модный тренд – движение на двух скоростях. Применимо ли данная модель в Евразийском экономическом союзе, если исходить из предположения, что такие малые экономики Центральной Азии, как Таджикистан и Узбекистан, в дальнейшем заявят желание вступить в ЕАЭС?

- Начну с вопроса про движение на разных скоростях. Разные скорости в Европе не имеют отношения к экономическому весу. Это не новое модное, а хорошо забытое старое, которое было в Европе ещё в 70-ые и 80-ые годы прошлого столетия. Основной принцип Европы на разных скоростях звучит следующим образом: ни одно государство нельзя заставить участвовать в дальнейшем развитии интеграции, но ни одно государство не может препятствовать остальным, развивать эту интеграцию. Например, при создании Валютного союза, была Европа на разных скоростях. Некоторые страны вырываются вперёд, остальные подтягиваются потом. Работает ли этот принцип или не работает, зависит от конкретного направления. Например, с точки зрения Валютного союза, если она оставалась на разных скоростях, всем было бы гораздо лучше. Это относится и к Шенгену.

Тема развития на разных скоростях, применительно к нам, как идея нам не очень нравится, потому что это создаёт на постоянной основе неправильную геометрию Союза. Но секторально и применительно к отдельным государствам абсолютно нормальная тема. Сейчас у нас есть новые участники - это Армения и Кыргызстан, у которых есть переходные периоды. И они у нас прописаны в Договоре о присоединении. Как раз эти переходные периоды дают возможность государствам иметь другие условия в отличие от общих условий, для того чтобы быстрее адаптироваться. Иные требования к завозу товаров, иные временные нормы по техническому регулированию и т.п. Допустим, когда мы с Арменией вели переговоры, мы договорились, что с дня один продукция произведенная по нормам ЕАЭС может продаваться на рынке Армении или Кыргызстана, наряду с национальной продукцией, произведённой по национальным нормам. Но продукция, которая произведена в Армении, по армянским нормам, может только продаваться в Армении. И такой период существует на протяжении нескольких лет: 2, 3 или максимум 5 лет. Для чего это сделано? Чтобы страна имела возможность, не разрушая свой внутренний рынок, быстрее адаптироваться к техническому регулированию ЕАЭС. Но нет никакого такого принуждения.

Поэтому в этом плане, я думаю, что и для Таджикистана, и для Узбекистана могут быть очень комфортные условия, если два этих государства захотели бы стать полноправными участниками Евразийского экономического союза. Могут быть дорожные карты, могут быть договоры о присоединении, которые будут рассчитаны на 5, 7, а то и 10 лет для того чтобы были комфортные условия. Более того, сам переговорный процесс может длиться достаточно долго. Допустим, в отношении Кыргызстана он длился 4 года. На мой взгляд, можно было ещё 2 года поработать для того чтобы успеть выполнить всю дорожную карту. И тогда бы Кыргызстан, уже с первого дня имел бы снятый таможенный, фитосанитарный и ветеринарный контроль. Но по ряду причин Кыргызстан хотел ускорить процесс полноправного участия, и согласился, что какой-то период этот контроль будет ещё частично существовать. Это также было правом государства. В принципе период дорожной карты, период переходного периода может быть достаточно комфортным для любого государства.

Что касается экономической поддержки для этих государств то, у нас имеется опыт Кыргызстана. Конечно, эти форматы использовались бы и в других случаях. Что касается присоединения наблюдателей, то на саммите в Бишкеке действительно обсуждалась идея о том, что в принципе все государства Содружества Независимых Государств де-факто имеют право, и мы на это всегда позитивно отреагируем, стать наблюдателями. Почему нет? У нас нет ничего запретного, и у нас очень плотное взаимоотношение. Но все говорят, что естественно мы не будем никому навязывать и предлагать данный статус. Если Таджикистан попросит статус наблюдателя, то все будут очень рады, но никто не будет заставлять ни одно государство такой статус получить.

Фаридун Усмонов

Источник: журнал «Иктисодчи» (07), апрель 2017